АННА БУНИНА. ПРАБАБУШКА АХМАТОВОЙ
Евгений ЕВТУШЕНКО
Анна Первая
Она вздыхала так: «Мной матушка скончалась…», мешая кочергой в печи свою печалость, и ни лежать, ни сесть от боли не могла, и так жила она в предсмертьи на коленях, и на нее в мучительных моленьях чуть золотой лицом от искр в поленьях Бог, побледнев, смотрел из красного угла. Прабабка всех – и Анны, и Марины, Одоевцевой и Раисы Блох, она всех женщин пишущих мирила, но тут, к несчастью, не помог и Бог. Когда из живота чекисты Ольге ребенка вышибали сапогом, кровавые ошметки и осколки из Анны Буниной и красной комсомолки над всей Россией реяли кругом. И, Беллы Ахмадулиной прапра, под шляпой, смётанной парижистой иголкой, – она явилась к Сахарову в Горький и хризантемами мильтонов прорвала. Есть в женщинах-поэтах постоянность достоинства, в отличие от нас. Та Анна на коленях настоялась за них за всех. Вот кто – не Бог их спас.
Собрав и издав «Строфы века», антологию русской поэзии ХХ столетия, Евгений Александрович Евтушенко на этом не успокоился. Он завершает работу над трехтомной антологией «В начале было Слово». Период, который она охватывает, обозначен в подзаголовке: «Десять веков русской поэзии».
Работа поистине грандиозная. А если учесть, что обо всех значительных русских поэтах Евтушенко написал свои стихи, кажется, в будущем году мы получим совершенно уникальное издание. Выйдет оно в издательстве «Искусство» под редакцией Владимира Радзишевского. Но произойдет это не раньше осени 2005 года.
А пока «Новая» начинает печатать «избранные места» из антологии Евтушенко. Причем мы не будем публиковать «Я помню чудное мгновенье…» или «Свеча горела на столе…», а отдадим газетную площадь преимущественно менее известным стихотворениям и поэтам.
Сегодня — первая публикация. Ее героиня — Анна Бунина, быть может, первая значительная русская поэтесса.
Отдел культуры
Анна БУНИНА1774 (село Урусово Рязанской губернии Ряжского уезда) – 1829 (село Денисовка той же губернии)
Первая в ряду значительных русских поэтесс. Принадлежала к тому дворянскому роду, из которого вышли Василий Жуковский и Иван Бунин. Анна Ахматова называла ее своей прабабкой. Бунина действительно приходилась теткой деду Ахматовой по материнской линии.
По словам самой Буниной, ее первые годы «были исполнены душевных, последние – телесных скорбей и недугов». В стихотворении «Хоть бедность не порок…» (1813) она рассказала о своих злоключениях, которые начались со смерти матери и скитаний по близким и дальним родственникам и продолжились в Петербурге, где всё оставленное отцом наследство ушло на нужды образования.
Три брата у меня, сестрами самтретья, – И всем меньшая я. Мной матушка скончалась; Зато всех хуже я считалась. Дурнушкою меня прозвали! Мой батюшка в печали Нас роздал всех родным. Сестрам моим большим Не жизнь была, – приволье! А я, как будто на застолье*, В различных девяти домах, Различны принимая нравы, Не ведая забавы, Взросла в слезах… Наскучил мне и белый свет! Достигша совершенных лет, Наследственну взяла от братьев долю, Чтоб жить в свою мне волю. Тут музы мне простерли руки! Душою полюбя науки, Лечу в Петров я град! Заместо молодцов и франтов, Зову к себе педантов**, На их себя состроя лад. Но ах! Науки здесь сребролюбивы! Мой малый кошелек стал пуст! За каждый период игривый За каждое движенье уст, За логические фразы, Физически проказы, За хлеб мой и за дом Платя наличным серебром, Я тотчас оскудела, – И с горем пополам те песни пела, Которые пришли по вкусу вам.
Стихи Буниной «пришли по вкусу» самым разным поэтам. Карамзин заметил, что «ни одна женщина не писала у нас так сильно». Крылов сам прочитал в публичном заседании «Беседы любителей русского слова» в ноябре 1811 года ее поэму «Падение Фаэтона» на сюжет из «Метаморфоз» Овидия. Бунина ответила благодарными и не лишенными самоиронии стихами:
Читая баснь паденья знаменита, Улыбкой оживил ты лица всех гостей, И честь того прешла к стране пиита. Во мзду заслуги сей Я лавры, сжатые тобою, Себе надменно не присвою. Когда б не ты ее читал, Быть может, Фаэтон вторично бы упал.
Кюхельбекер в 1820 году в рецензии на первый том трехтомного «Собрания стихотворений» Буниной воскликнул: «Какая сильная, живая поэзия!».
Зная о материальных затруднениях поэтессы, один из председателей «Беседы любителей русского слова» Шишков и полководец Кутузов выхлопотали ей у императора ежегодный пенсион в две тысячи рублей.
Переводя с французского, подражая античным авторам, Бунина не обошла вниманием русскую народную поэзию, отозвалась на события Отечественной войны, посвятила стихи воинам, погибшим при Бородине.
Полтора десятилетия она тяжело болела: рак груди не оставил ей шансов выжить – вот они, «телесные скорби и недуги». Под конец она проводила дни и ночи на коленях – ни сидеть, ни лежать уже не могла, но продолжала работать. Свою последнюю книгу, которая вышла за полгода до смерти, Бунина надписала Российской академии, пометив: «со смертного и страдальческого одра».
* Застольными в деревнях называются дворовые люди.
** Здесь – педагогов. (Ред.)
Песня в народном русском вкусе из местечка Веил-Брук
Отпирайтеся, кленовые! Дружно настежь отворяйтеся Вы, ворота Веил-Брукские! Пропустите красну девицу Подышать текучим воздухом! Душно ей здесь взаперти сидеть, За четыремя оградами, За четыремя воротами! Что за первыми воротами Хмель к жердинкам прививается; За вторыми за воротами Ярая пшеничка стелется; Что за третьими воротами Круторогая коровушка На пуховой травке нежится, С резвым маленьким теленочком; За четвертыми воротами Стоит терем на пригорочке, Бурным ветрам как игрушечка! Нету терема соседнего, Нету деревца ветвистого! В терему том красна девица, Чужеземная заморская, Под окном сидит печальная! Заплетает кудри черные Через крупну нить жемчужную, Слезы крупные роняючи, Заунывно припеваючи: «О! неволя ты, неволюшка! Королевство чужестранное! Холишь ты мою головушку Пуще гребня частозубчата! И хмелинка не одна цветет, Вкруг жердинки увивается. И пшеничка не одна растет, Не былинкой, целой нивою! Круторогая коровушка Не одна в долине кормится! Только я одна сироткою, Будто пташка, взаперти сижу». Между 1815 и 1817 На разлуку Разлука – смерти образ лютой, Когда, лия по телу мраз, С последней бытия минутой Она скрывает свет от глаз. Где мир с сокровищми земными? Где ближние – души магнит? Стремится мысль к ним – и не с ними; Блуждает взор в них – и не зрит. Дух всуе напрягает силы; Язык слагает речь, – и ах! Уста безмолвствуют остылы: Ни в духе сил нет, ни в устах. Со смертию сходна разлука, Когда, по жилам пробежав, Смертельна в грудь вступает мука И бренный рушится состав. То сердце жмет, то рвет на части, То жжет его, то холодит, То болью заглушает страсти, То муку жалостью глушит. Трепещет сердце – и престало! Трепещет вновь еще сильней! Вновь смерти ощущая жало, Страданьем новым спорит с ней. Разлука – смерти образ лютой! Нет! смерть не столь еще страшна! С последней бытия минутой Престанет нас терзать она. У ней усопшие не в воле: Блюдет покой и вечный хлад; Разлука нас терзает боле: Разлука есть душевный ад! Когда… минута роковая! Язык твой произнес «прости», Смерть, в сердце мне тогда вступая, Сто мук велела вдруг снести. И мраз и огнь я ощутила, – Томленье, нежность, скорбь и страх, – И жизненна исчезла сила, И слов не стало на устах. Вдруг сердца сильны трепетанья; Вдруг сердца нет, – померкнул свет; То тяжкий вздох, – то нет дыханья: Души, движенья, гласа нет! Где час разлуки многоценной? Ты в думе, в сердце, не в очах! Ищу… всё вкруг уединенно; Зову… всё мёртво, как в гробах! Вотще я чувства обольщаю И лживых призраков полна: Обресть тебя с собою чаю – Увы! тоска при мне одна! Вотще возврат твой вижу скорый; Окружным топотом будясь, Робея и потупя взоры, Незапно познаю твой глас! Вотще рассудка исступленье, – Смятенна радость сердца вновь! Обман, обман! одно томленье… Разлука не щадит любовь! Разлука – образ смерти лютой, Но смерти злее во сто раз! Ты с каждой бытия минутой Стократно умерщвляешь нас! <1819> Ангел смерти Прелестное дитя, порхая, стоны слышит; Склонил из мака скиптр, и вдруг всё тихо стало: Напастей, горестей как будто не бывало! О, други! радуйтесь! страдалица не дышит.
«Новая газета» № 65
06.09.2004